Павел Шабарин
Рассказ без названия об одиночестве и смерти
Темнота. Темнота была столь непривычна для меня, что я даже удивился. Обычно просыпаясь, я видел свет, яркий и слепящий. Но теперь перед моими глазами его не было. Постепенно ко мне возвращались и другие чувства. Так было всегда: сначала зрение, потом осязание и слух. Я лежал на голом металлическом полу, что, в свою очередь, повергло меня в еще большее недоумение. Вскоре чувства вернулись окончательно, а с ними и боль. Но не та однообразная боль, что бывает после пробуждения от заморозки, а гораздо сильнее и разнообразнее. Каждый отдельный кусок моего организма болел своей, неповторимой болью. И это делало боль еще сильнее. Хуже всего остального болел затылок. Медленно я ощупал себя правой рукой. Весь я был изранен, на мне практически не было живого места. В армии нас учили бороться с болью, но эта боль была выше моих сил. Ожоги, порезы, и, возможно, даже пулевые ранения, - на мне были, возможно, все известные ранения. Одежда была порвана в клочья. ОДЕЖДА?! Как я мог здесь оказаться, на холодном полу в полной темноте? Да еще и в одежде, ведь замораживают голым. Так почему же на мне была одежда?
-Компьютер, Свет!
-…
-Свет, компьютер!!!
-…
-СВЕТ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ СВОЛОЧЬ!!!!!!!
-Команда… свет. Принять. Отмена. Мощность десять процент. Повреждение генератора. Отказ бортовых систем. Запускаю вторичную систему. Вторичный генератор запущен. Мощность… Сорок процент. Включаю систему ремонта. Пожалуйста, подождите,… пожалуйста подождите… пожалуйста, подождите…
-Я же сказал: "свет!"
-Команда… свет. Принять. Включаю свет.
-Тупая жестянка, ооооох.
Я попробовал приподняться. Было очень больно. Через несколько минут загорелся свет. Его яркость ослепила меня. Только через минуту я смог открыть глаза.
-О боже!
Я был в медпункте. Но он уже не был похож на себя, скорее на какой-то окоп. Медицинскими столами был забаррикадирован вход. Но один стол был отброшен в сторону. Открывая проход в коридор. Комната была уничтожена, все стены в дырках от пуль, везде кровь. Но самое ужасное, что метрах в пяти от меня лежал труп. Молодой человек, очень мускулистый, лежал, прислонившись к стене. Я не знал его, но видел не раз, это был один из техников. Он все время таскался за Светкой, но мы с ним так и не были знакомы. Рядом со мной была аптечка. Видимо, он пытался оказать мне первую помощь. Я перевязался бинтами и сделал обезболивающий укол. В завалах мусора, бывшего раньше медоборудованием, я нашел автомат. Патронов не было, но, раздвинув ствол в режим "Снайпер", я смог опереться на него как на костыль. Что же здесь произошло? Ответ на этот вопрос можно было найти только в комнате безопасности. Коридор был не лучше медпункта. Я шел медленно, не потому, что мне было больно, нет, а потому, что я был испуган, я боялся за свою жизнь и за жизни своих друзей. “Они должны были выжить!”. Я пытался верить, но надежда покидала меня с каждым поворотом за угол.
Я прошел полкорабля, я видел ужасные вещи. Ничего подобного со мной раньше не было. Сердце мое наполнялось ненавистью к тому, кто это сделал и к себе за то, что я выжил, а мои друзья – нет. Я не чувствовал, что плачу, возможно, я не хотел верить в то, что плачу, но соленые капельки стекали по моему лицу. Я видел их трупы, я прошел мимо, я не смог (не захотел?) остановиться. И я продолжал идти. Я был уже в кормовой части корабля. Через всю стену коридора, идущую как бы полукругом, проходило окно. Это окно открывало передо мной вселенную во всей ее красе. Она казалась чем-то великим и волшебным. Но вселенная мрачнела и становилась черно-белой из-за отражения в стекле. Из-за какой-то глупой физики света, я на фоне величайшего зрелища мира наблюдал его ужаснейшее творение, точнее, творение рук человеческих (человеческих ли?) – Поле брани. Там, в стекле, посреди разрушений и смерти стоял человек – он был жив, вопреки всему вокруг. Он медленно подошел ко мне, я к нему. Наши руки соприкоснулись через толщу стекла. Мы смотрели друг другу в глаза. В его взгляде были только пустота и безумие. Чуть глубже в его глазах, там, где должна быть душа, был млечный путь, со всей его красотой и холодом. Это был человек, который все потерял. Не выдержав давления его взгляда, я отвернулся. Я больше не смотрел в стекло. Медленно мы оба ушли.
До комнаты безопасности было совсем не далеко. Я сделал еще пару шагов (пару десятков? пару сотен?), и был уже у нужной двери. Она легко открылась. Внутри ничто не говорило о бое снаружи. Разве что тот факт, что ни одна камера не работала – на экранах были монотонные помехи, еще открытая дверца оружейного шкафа и отсутствие в нем оружия и боеприпасов, за исключением одного патрона, закатившегося в угол. “На корабле еще может быть опасно” - промелькнуло у меня в голове. Я зарядил патрон в ружье. Небольшим ключиком со стены я открыл черный ящик, и, подключив его к одному из экранов, нажал кнопку “пуск записи”. Сам же я сел в кресло охранника, сложил автомат в режим “одна рука” и положил его себе на колени.
Черный ящик показывал камеру за камерой, по очереди. От начала и до конца, а потом снова другую камеру, от начала и до конца… до конца всего. То, что творилось на экране, нельзя было описать словам. Обычное путешествие превратилось в бойню в 14:10. Это время навечно отпечатается в моей памяти. Бой был неизвестно с кем, я видел лишь тех, кто отступал, убегал, спасался – моих друзей. Они падали, умирали у меня на глазах. Часто я хотел закрыть лицо руками, но я не мог, я боялся пропустить ИХ – врагов. Но каждый раз, когда они приближались к зоне видимости, когда я уже видел их тень, камера переставала работать. Где-то в 14:50 появился я. Но я всегда был один. Я стрелял в пустоту, не отображаемую на экране, и убегал. Но этого я не помнил. Голова болела сильнее, когда я хотел вспомнить. Затем была запись камеры периметра, еще до взлета. Я смотрел ее внимательно почти два часа, и не напрасно: За минуту до отправления на экране промелькнул человек в полном скафандре. Я остановил кадр и смотрел на него, лица не было видно.
“Кто он? Диверсант?”
“Нет, он же всего ОДИН!”
“Может, были и другие?”
“Ты видел только ОДНОГО!”
“Значит, другие уже были на корабле!”
“Предатели?”
“ДА!”
“А если ты предатель? Ты же ничего не помнишь.”
“НЕЕЕТ!!! Это не правда!”
Я лежал на полу, схватившись руками за голову. “Что со мной?”. Я медленно встал, сел обратно и запустил запись. Как будто ничего со мной не было.
Казалось, что я провел несколько дней перед монитором. Порядок камер был весьма прост - чем раньше она закончила запись, тем раньше она стояла. Где-то на середине я перемотал все в начало. Взяв из стола, что стоял рядом, бумагу и ручку я начал считать убитых. А на большой карте, на стене, маркером отмечал свои перемещения. Судя по всему, я был очень напуган, но собран. Я был в одной части корабля и в другой через пять минут – я носился как бешеный. Этим и объяснялись мои раны.
Оставалось две записи. Щелчок оповестил, что началась предпоследняя.
Начало я перемотал, как и часть “Бойни”. Через некоторое время на экране с правой стороны появилась Света и ее друг, тот, что сейчас был в медпункте. Они бежали. Бежали от смерти. Но Света подвернула ногу и упала. Ее друг пытался поднять ее и тащить, но он сам был ранен. Камера была спрятана за балкой опоры. Кто бы не преследовал их, он ее не видел. Прошло несколько мучительно долгих секунд. Камера затряслась в ритм биения сердца (или шагов?). Да, шагов. С правой стороны появилось что-то огромное.
-“о боже”. - Прошептал я
В зону видимости вышел огромный робот – один из тех, что мы доставляли. Парень бросил Светку и побежал, спасая свою поганую шкуру. Та упала и поползла. Робот остановился. Открылись дверцы у него в груди, оттуда вышел какой-то человек. Он достал пистолет, выстрелил Свете в голову…. моя сестра погибла. Человек повернулся лицом в камеру. Он смеялся. Больше я не дышал, не видел, не слышал – меня не было. Я сразу узнал его лицо. Это был он, тот, кого я видел в том окне. Это был я.
Не знаю, сколько я просидел не шевелясь. Я просто не мог поверить в это. Это не могло быть правдой. Все-таки я пришел в себя. Рано или поздно это бы случилось. Глаза были закрыты. Рука медленно нащупала рукоять автомата. С дрожью я поднял его и поднес к виску. Щелчок… Пошла новая камера – последняя. Я медленно убрал дуло от головы и открыл глаза. Я не двигался. Я не верил. Я смотрел…
…Группа хорошо вооруженных медиков вырвалась из забаррикадированного медпункта. Затем вспышки от выстрелов… …Я вбежал в медпункт, в руках у меня был клочок бумаги. Я положил его в аптечку. За баррикадами мелькнула чья-то тень. Запись прервалась…
Я даже не заметил, как дошел туда. Я должен был узнать, что в той записке. Я нашел ее в аптечке. “Все мертвы, я пытался их спасти, он где-то здесь.” Щелчок… На этот раз это был затвор. Кто-то стоял сзади меня. Я закрыл глаза.
-Я виновен, убей меня!
И тут перед моими глазами предстала та, предпоследняя запись. Затем все другие, где был я. А затем отражение в окне. На мне разная одежда. ЭТО НЕ Я!!! Я не убийца! Память вернулась. Я вспомнил, как перед стартом я выпил воды и уснул, видимо, от снотворного. Вспомнил, как, проснувшись, надел скафандр и забрался на корабль перед самым стартом. И как спасал своих друзей. И как писал эту записку. За моей спиной стоял человек, виновный во всем этом. Я знал его лицо. Затылком я чувствовал, как, медленно напрягаясь, палец убийцы спускает курок. Один удар сердца. Одно движение. Один выстрел. Резко развернувшись, я спустил курок своего автомата. Я попал – он промахнулся.
Он был мертв. Он был я. Но он не был мной, чем-то другим, но не мной. Я медленно подошел его трупу. Я уже знал, что увижу. Задрав его левый рукав, я увидел на руке татуировку, в виде тонких и толстых палочек, сложенных в единую стопку. “Штрихкод”. Как пелена упала с моих глаз. Теперь я знал все. Он был клоном.
Я лежал на холодном полу. Какой-то обломок упирался мне в спину. Но мне было все равно. Я ждал возвращения домой.
|