В автобусе было не продохнуть. Пахло выхлопными газами, человеческой плотью и не стиранной одеждой. Хотя на улице стоял изрядный мороз, в салоне было жарко от тесноты и отопления.
     Женщина, плотно вжатая в человеческую массу, молча страдала, проклиная свое чрезмерно чувствительное обоняние, городские власти, неспособные обеспечить нормальное движение общественного транспорта, и судьбу, не предоставившую ей личного средства передвижения. Шапка, предмет ее немалой гордости, сползла на брови и норовила залезть в глаза своими песцовыми волосинками. Женщина, оттопырив нижнюю губу, дула вверх, пытаясь отогнать зловредные волосинки. Поправить же шапку не было ни малейшей возможности - руки, плотно прижатые к бокам, были оттянуты двумя доверху наполненными "бездонками" - телескопическими сумками, имевшими замечательную способность удлиняться по мере нагружения. Отпускать их было нельзя, потому что они могли мгновенно кануть в межножное пространство и затеряться с помощью чужих шустрых рук - обычное дело в транспорте. Кроме того, "бездонки" имели дурную наклонность без поддержки сверху вдруг схлопываться в плоскость, предоставив содержимому гулять по салону. Такое тоже случалось неоднократно. Да и не только с сумками...
     Поэтому Женщина стойко боролась с тяготами дорожного бытия. Автобус грузно подпрыгивал на ухабах, встряхивая пассажиров в своем переполненном нутре, и при этом точно так же встряхивалось что-то внутри оных. Автобус тормозил, и человеческая масса послушно наклонялась вперед. Автобус трогался с места, и человеческая масса отклонялась назад. Так воздействовали на нее законы ньютоновой механики, и было бы глупо на них обижаться.
     Обидно то, что ситуация не позволяла что-либо противопоставить их действию, проявить свою волю.
     Но Женщина давно нашла свой собственный выход из подобных ситуаций - она мысленно преображала их, то раскрашивая яркими красками, как детскую книжку-раскраску - и серое становилось цветным, то доводя их до нелепости - и тоскливое становилось смешным...
     Женщина, по мере возможности, покрутила головой, осматриваясь, и обратила внимание на то, что все лица, не взирая на пол, возраст, национальность, чем-то определенно похожи друг на друга. Нет, она не удивилась. Тому, что видят каждый день, не удивляются. Но заметила. И, значит, заинтересовалась, попыталась понять...
     Отрешенность! Вот что превращало эти лица в отпечатки с одного негатива. Их здесь нет, поняла Женщина, только оболочки разной степени вонючести и привлекательности... Ей вдруг почудилось, что она одна живая в автобусе, битком набитом трупами. Омерзение и ужас заставили ее содрогнуться, и Женщина чуть было не завизжала, однако вовремя опомнилась. Нет, это совсем не та ирреальность, в которую стоит погружаться...
     Некоторое время Женщина отходила от своей фантазии.
     "Что мне, собственно, от них нужно? - думала она. - Кто я такая, чтобы судить их?.. "Не судите, и не судимы будете", - процитировалось к месту. - Да кто же их судит?.. Ведь я всего лишь глянула в зеркало. И не понравилась себе..."И нечего на зеркало пенять", - опять процитировалось и снова кстати. - А я и не пеняю. Подумаешь... Кривая, не кривая, а единственная... Разве я виновата, что в сорок лет безработная домохозяйка с высшим образованием?.. Рынок... Конкуренция... Естественный отбор... Выживает сильнейший... Вот я и пытаюсь выжить, - потянула она за ручки сумок. - А интересно, - мелькнуло вдруг ни с того, ни с сего, - если бы все они были голые, тоже отсутствовали бы?.."
     Ситуация показалось настолько нелепой, что Женщина даже подхихикнула про себя и еще раз с интересом огляделась вокруг. Она уже не удивлялась выкрутасам собственной фантазии, которая подкидывала ей ситуации, видимо, отбирая их по степени нелепости. Чем нелепей, тем с большей охотой фантазия бралась за режиссуру.
     Вот и теперь Женщина чуть прикрыла глаза ресницами, рассредоточила взгляд - и началось медленное, как таяние морозного узора на оконном стекле, преображение реальности.
     Сначала перед ее взором подернулась дымкой и задрожала верхняя одежда пассажиров - пальто, шубы и шубки, куртки на рыбьем меху и дубленки на овчине, шапки, шапочки, платки, береты, шляпы, кепки... Даже показалось, что в салоне стало посвободней. Ненадолго.
     Потом, словно ветром сдуло, пиджаки, кофты, жилеты, свитера, брюки, юбки, платья...
     Картина приобретала явно комический колорит, хотя, наверное, не совсем со здоровым оттенком.
     Правда, пассажиры по-прежнему плотно прижимались друг к другу и закрывали обзор, но кое-что рассмотреть все-таки было можно. Например, "семейные" трусы шестьдесят - наверное - последнего размера в мелкий розовый цветочек очень колоритно смотрелись рядом с мини-бикини длинноногой лолитки, а голубые рейтузы "с начесом" - рядом с ажурными колготками почему-то на голое тело. Всякое в жизни бывает. Видать, не до трусов было...
      
     Пассажиры и в ус не дули, все так же отрешенно глядя в пространство. Однако фантазия уже набрала темп и не позволяла Женщине долго подхихикивать над нелепостью исподних одеяний ее сограждан и гостей Города. Насчет собственного вида Женщина комплексов не имела. Нижнее белье было ее маленькой слабостью, наносившей немалые раны семейному бюджету. Женщина всегда ходила в старом потертом мышиного цвета пальто, но не могла выйти из дома, не надев наисвежайших новомодных трусиков и соответствующего им гарнитура. Малейший зацеп или, не дай бог, пятнышко на них приводили ее в состояние умопомрачения и брезгливости. И провинившийся предмет туалета отправлялся в тряпки.
     Почему? Зачем? Женщина не задавала себе подобных вопросов по этому поводу, потому что от того, что на ней надето, хотя и не видно никому, зависело ее с а м о о щ у щ е н и е.
     Поэтому и сейчас, раздевая себя вместе со всеми, женщина была абсолютно уверена в себе. И даже если кто-то другой попытается мысленно раздеть ее, то он не увидит ничего, кроме того, что на ней надето, ибо именно оно определяет выражение ее лица и позу...
     Однако на кустодиевской толстухе, расплывшейся по сидению перед Женщиной, уже растаял необъятный корсет и, наверное, трусы, но нависавший над сидением живот не позволял убедиться в этом визуально.
     Тщедушный старичок, прижатый мощной девой к углу сидения, никак не реагировал на явление ему такого плотского роскошества, а все так же нездешним взором пронизывал пространство перед собой. Впрочем, судя по тому, что открылось, когда исчезли затрюханные подштанники, реагировать ему было нечем.
     Хрупкая недоразвитая лолитка упиралась прыщиками грудей в мощный живот гиганта, подпиравшего загривком потолок салона, подобно Атланту. Взгляд лолитки буквально упирался в фантастически мощное фаллическое сооружение Атланта, при виде которого Женщину невольно охватил почти священный трепет, смешанный с ужасом, когда она представила на мгновение, что это "сооружение" могло сотворить с ней, а лолитка ничего не видела. Взгляд ее проходил сквозь фаллос, достойный украсить любого древнеязыческого бога, и не замечал его.
     Интеллигентного вида мужчина лет сорока, на которого Женщина, войдя в автобус, сразу обратила внимание - нравились ей такие - как стоял, уткнувшись носом в книгу, будучи в пальто, так и продолжал стоять, оказавшись голым рядом с бывшей обладательницей ажурных колготок на голое тело.
     Сама Женщина как-то нервно переносила свою наготу в общественном месте. Прикрыться не было никакой возможности, потому что руки были заняты сумками, и она пыталась занять такое положение, чтобы мужчинам были видны самые невинные места, если таковые на женщине, вообще, имеются.
     Однако мужики абсолютно не реагировали ни на ее прелести, ни на чьи-либо другие. Впрочем, как и женщины...
     Неужели, действительно, трупы? Но Женщина обнаженной кожей ощущала их живое тепло. Терпимое - мужское и отвратительное - женское! Значит, и не манекены... Но что же?.. Гипноз! Коллективный гипноз!.. Они спят с открытыми глазами. И отлично! Не дай Бог - проснутся!.. А кто же их загипнотизировал?.. Не я ли?
     Женщину от этой очевидной догадки бросило в жар. Где-то на затылке под волосами образовалась капелька пота и, набрав достаточную массу, потекла вниз по желобку на шее, потом щекотно проползла между лопаток (это какой же надо быть капле, чтобы не размазаться по спине?!) и совсем уж нестерпимо щекотно юркнула с копчика в углубление между ягодицами. Женщина, не выдержав испытания, принялась сжимать ягодицы и крутить бедрами, чтобы размазать зловредную каплю (видимо, это все-таки была не капля, а ручеек пота), и тут же ощутила нечто странное и неожиданное - снизу между ее ягодицами проталкивалось что-то твердо-мягкое и округлое, проталкивалось не грубо, но настойчиво, возвратно-поступательными движениями сообразуясь с раскачиванием автобуса.
     Женщину сначала бросило в еще больший жар, а потом в леденящий озноб. Это что же такое происходит?! И главное - никакой возможности сопротивляться - проклятые сумки! И теснотища! Женщина хотела закричать, но голос ее не послушался - получился только выдох со стоном, который мог быть ложно истолкован... Тем - сзади... Женщина что есть силы сжимала свои ягодицы, но он уже почти достиг своей цели, и она чувствовала, что не может ему воспрепятствовать... Вот уже...
     Да что же это такое!? .. Из последних сил дернувшись вперед, Женщина изогнулась, одновременно обернувшись, и увидела, что вразрез ее пальто из соседней, точно такой же, как у нее сумки тычется в нее палка полукопченой колбасы... Тьфу-ты, господи! Даже не сервелат, опытным глазом определила Женщина и тут же поняла, что наваждение исчезло!..
     Она с облегчением вздохнула. Ну, привидится же человеку такое! И откуда что берется? Совсем, что ли, рехнулась? Фрейд проклятый... Она с жалостью вспомнила своего зачуханного левыми, правыми и полусредними заработками мужа и грустно вздохнула...
     - Извините, не выходите на следующей? - мягким бархатистым баритоном поинтересовался стоящий за ней обладатель колбасы. Женщина вздрогнула от неожиданности и, взглянув в окно,
     заторопилась, ответив странно непослушным и прерывающимся голосом: - Да-да, конечно, обязательно... Женщина, вы не выходите?..
     Молодой человек, позвольте пройти...Тело привычно превратилось в гибрид змеи с отбойным молотком и пробойно-скользящими импульсами успешно продвигалось к выходу. Наконец, дверь распахнулась, и автобус выдавил на остановку порцию пассажиров вместе с Женщиной. Она сделала первый не сдавленный вдох морозного воздуха и вдруг ощутила на голове непривычную легкость и прохладу. Женщина сжала ногами одну сумку и свободной рукой пошарила по голове - шапки не было!..
     Автобус тронулся. На ее отчаянный крик: - Эй! Стой! - никто не отреагировал. Остановка уже опустела. И тут Женщина вспомнила, что, когда ее выплевывал автобус, ей послышалась фраза: - Поносила, дай другим..., - но она не подумала, что это имеет какое-то отношение к ней. Оказывается имело...
     Женщине стало обидно и горько. Она уже много лет бережно носила эту шапку, приобретенную еще в те времена, когда она работала... Носила только в самые большие морозы, отвергала все посягательства дочери - поносить и соседок - продать. Она очень себе нравилась в этой шапке. Может быть, даже уважала - могла же когда-то позволить себе... Быть может, шапка символизировала надежду - вернутся времена...
     Женщина еще раз растерянно оглянулась по сторонам - ни у кого, кто разбегался с остановки, шапки видно не было. Обладатель полукопченой колбасы, забыв о существовании Женщины, если он его вообще заметил, уже заворачивал за угол дома.
     Наверное, все-таки сдернули, когда выходила из автобуса, - предположила Женщина и молча заплакала, представив на своей голове серую фигу с торчащими из нее шпильками, которую она соорудила под шапку - жалкое зрелище! И вообще, она - жалкое существо...
     Женщина подхватила сумки и, подгибая ноги от тяжести, оскальзываясь на наледях, двинулась по тротуару. Слезы ослепляли и холодили. Голове было холодно. Жить не хотелось. Сердце сжалось больно-больно - так, что потемнело в глазах и показалось, что под ногами разверзлась бездонная пропасть...
     И тут Женщина увидела ЕЕ - Гостиницу! Она сверкала на фоне синего морозного неба, как ледяной дворец Снежной Королевы... В ней действительно было что-то от торчащей вверх острием сосульки. Сталагмита, кажется? Или сталактита?.. Уже забылось. А ведь в детстве хорошо разбиралась. И даже участвовала однажды в студенческие годы в спелеологической экспедиции. Вот страху-то было! Но и дух захватывало от восторга. Иногда... Вспомнилась тогдашняя шутка: первый спуск, как потеря невинности. И смеялась, помнится, делая вид, что понимает, о чем разговор.
     А Гостиница была прекрасна! И непонятно, что с ней произошло. Ведь сегодня же, впрочем, как и каждый день много уже лет, Женщина проходила мимо и не обращала на нее никакого внимания. "Долгострой" - он и есть "долгострой". Разве что подумала как-то, что сооружение напоминает торчащий вверх каблук-шпильку женской туфли...
     Однако же вот она - нечеловечески совершенная и манящая...
     "Ну уж, не про нашу честь, - подумалось Женщине даже и без обиды, а с покорной обреченностью, - для иностранцев, небось... Да и то верно - зачем горожанам гостиница? Какие-никакие собственные жилища имеются."
     Но Гостиница манила и притягивала. "Вот что значит красота", - вздохнула Женщина и поняла - для красоты Гостиница и нужна Городу. Чтобы было чем полюбоваться, на чем остановить озверевший от обыденности глаз... И еще больше озвереть от осознания недоступности этой красоты?.. "Но почему же недоступности? - возмутилась она. - Вот возьму и войду в нее! Если швейцар пропустит... Все равно деньжат на номер не хватит", - ныло сознание, а ноги шагали ко входу.
     Теперь Гостиница казалась ей похожей на громадную воронку замерзшего смерча, острием уходящего в небо. Белые ослепительные края кровли снежными сугробами нависали над цветными витражами стеклянных стен холлов, опоясывавших здание. "Как хоромы окружали требище и жертвенник", - подумала Женщина, вспомнив об устройстве языческих святилищ, и подошла к громадным дверям-воротам, бесшумно распахнувшимся перед ней.
     От неожиданности она вздрогнула и, оробев, отступила на пару шагов назад, поставив на землю тяжелющие сумки, но не выпуская их из рук, отчего приняла согбенную позу с поднятым ко входу лицом.
     Никаких грозных швейцаров поблизости не просматривалось. Напротив, распахнувшиеся двери терпеливо ждали. Женщина посмотрела по сторонам. Рядом - никого. Только она. Значит, двери распахнулись перед ней!..
     Женщина подняла сумки и, покряхтывая, переступила порог. На нее пахнуло чем-то чистым, домашним и теплым. На ноги задуло сильным обволакивающим потоком воздуха. Женщина посмотрела вниз - сапоги почти моментально очистились от снега, грязи и солевых разводов.
     "Чудеса", - констатировала она и двинулась дальше.
     Нельзя сказать, что холл Гостиницы поражал воображение. Здесь ничто не слепило, не оглушало, не обжигало. Напротив, пространство было заполнено мягким многоцветьем, возникавшим от витражей, образовывавших наружную цилиндрическую стену. На них не было изображено ничего конкретного. Но несмотря на кажущуюся хаотичность цветовых пятен в витражах ощущалась внутренняя гармония, которая зачаровывала своей тайной и не давала отвести взгляд. Женщина даже забыла посмотреть в сторону административной стойки: есть ли она и не попросят ли ее немедленно удалиться? Она медленно пошла вдоль витражей, пытаясь разгадать их загадку, и вдруг осознала, что слышит музыку. Негромкую, но ясно различимую. В отличие от витражей, в ней не было неопределенности. Незнакомая мелодия звучала чисто и ясно. Трудно только было определить, на каком инструменте играет незримый музыкант. Понятно, конечно, что это - запись. Есть что-то от флейты и что-то от скрипки...
     "Скорей всего, синтезатор", - подумала Женщина. Она была музыкальна. И эта музыкальность не ограничивалась лишь абсолютным слухом и аттестатом об окончании музыкальной школы. Женщина была музыкально чутка и музыкально эрудирована. И удивлялась тому, что столь красивая и запоминающаяся мелодия незнакома ей. Неужели кто-то из "новых"? К творческим потенциям "новых" она относилась скептически. Музыка диссонансов вызывала у нее отвращение. А для "новых" мелодическая чистота, видимо, была малоприличной банальностью...

     Однако недосказанность витража и ясность мелодии странным образом дополняли друг друга и словно бы старались составить Одно Целое - состояние духа.
     Боже! Как давно не приходили ей в голову подобные словосочетания!..
     Но тут Женщина вновь ощутила тяжесть сумок и рефлексия на темы духовности заглохла сама собой. Она снова поставила сумки на пол, не выпуская их из рук, и из своей привычно-согбенной позы принялась осматривать холл.
     Сначала она попыталась посмотреть сквозь витраж на улицу. И естественно несмотря на то, что он казался прозрачным, ничего там не увидела. Внешний мир служил здесь только источником света.
     Поводя для разминки онемевшими плечами, Женщина повернула голову к другой, внутренней стене, тоже цилиндрической. Собственно говоря, войдя в холл, она должна была сразу уткнуться взглядом в эту стену.
     Да не уткнулась и не обратила на нее внимания, видимо, поразившись многоцветной раскраской пространства и увлекшись витражом.
     Но оказывается и эта стена заслуживала особого внимания. Прежде всего тем, что была совершенно не похожа на стену. Это представляло собой нечто облакообразное - такое же клубящееся, бугристое и подвижное. Наверное, если бы не цветные блики от витража, она и белизной уподобилась бы облаку. Но белизна и так угадывалась, словно проступая изнутри.
     Женщина, удивленно воззрившись на эту стену, постояла-постояла, да и, подхватив сумки, направилась поближе.
     Вблизи стена выглядела еще более удивительно - она не только в точности подтверждала свою облакообразность, но и казалась чуть прозрачной. Нет, не настолько, чтобы можно было разглядеть скрывающееся за ней, но достаточно, чтобы угадать там движение чего-то живого. Женщина оглянулась на пустой холл и еще раз удивилась про себя его безлюдности. Такую громадину отгрохали, а для кого, если никого нет?.. Наверное, еще открытия не было, не заселяли... А может, попроситься сюда на работу? Хотя бы уборщицей... Вряд ли ее высшее математическое здесь кому-нибудь понадобится. Но пребывать целый день в этой красоте - немалого стоит. Можно и укоротить свой снобизм после нескольких лет безработицы... Только к кому обращаться по поводу трудоустройства? Может, в мэрию?
     Женщина опять сосредоточила свое внимание на внутренней стене. Она всегда, с детских лет, пролетая в самолете над облаками, мечтала протянуть к ним руку и коснуться, погладить, почему-то казалось, что это должно быть приятно. Конечно, глупости при таком морозище, но ведь - мечта!
     Теперь же это облако оказалось совсем рядом. Осталось только руку протянуть. Да вдруг стало боязно. Чего?.. Может быть разочарования?..
     Тем не менее, Женщина не смогла побороть искушения и протянула дрожащую руку к клубящейся поверхности.
     "Облако" оказалось теплым, по сравнению с ожиданием. На самом деле его температура была равна температуре живого тела. Ну, может быть, чуть повыше. И осязалось оно не бесплотным клубом пара, сквозь который рука должна была пройти, не встретив сопротивления, а как длинный, тонкий и очень нежный мех-пух... Лиса?.. Песец?.. Тут Женщина вспомнила об украденной шапке и тяжко вздохнула... Нет, нежнее. Может быть, гагачий пух? Только она никогда не пробовала его на ощупь.
     "Облако" ласкало ее правую руку, окутывая негой и теплом. Левая же рука крепко держала ручки двух сумок, поставленных на пол. Женщина порадовалась тому, что никто не видит ее в этой, мягко говоря, странной позе. Рука вошла в "облачный пух" примерно по локоть и ощутила преграду. Тоже живую и теплую, но достаточно упругую - рука перестала погружаться в стену.
     Женщина вздрогнула и отдернула руку. Однако, успокоившись, поняла, что испуг был необоснованным. Эффект неожиданности.
     И тут снова взяло верх любопытство. Женщина уже более решительно запустила руку по локоть в "облачный пух" и нащупала преграду. Закрыла глаза и попыталась представить, что же она осязает.
     Преграда была теплой, гладкой и упругой, как... Нет! Не может быть!.. Женщина не хотела верить своему осязанию - оно утверждало, то она осязает кожу! Живую кожу живого существа!
     Женщина осторожно поглаживала ЭТО подушечками пальцев, пытаясь уточнить свои ощущения, и в результате перед ее внутренним взором (глаза ее по-прежнему были закрыты) возникала мускулистая, свежевымытая, только-только полотенце сняло чистые капельки воды, немножко нервная, во всяком случае, реагирующая на ее прикосновения, мужская спина!..
     "Что за идиотизм! - воскликнула про себя Женщина. - Совсем свихнулась! То этот сперматозавр, то спина в стене... Что со мной?!.. Неликвиды либидо?.. Или мои ассоциации неспособны подняться выше этого уровня?.."
     Однако руки не убирала, чувствуя, что ЕМУ приятны ее прикосновения. Да и самой было любопытно, что же воспоследует за этим. Она повела рукой туда, где, по ее расчетам, должно было находиться плечо. И обнаружила под ладонью его мощную округлость.
     Пожалуй, это был уже перебор... Женщина встряхнула головой, стараясь освободиться от наваждения. Но плечо в облаке не исчезало. Напротив, оно легким движением откликнулось на прикосновение ее ладони, отчего та соскользнула чуть ниже по руке.
     "Господи! - подумала Женщина. - Неужели эта стена напичкана замурованными в нее мужиками?.. А что бы я нащупала, если бы сунула руку пониже?"
     Но проверить не успела - в этот самый момент пальцы нашли друг друга...
     Женщина вздрогнула и почувствовала, что по спине ползет знобкий холодок страха. Одно дело - воображать, и совсем другое - четко осязать. Было похоже на что, что игра кончилась. И сейчас должно произойти нечто серьезное. Правда, никто и не говорил, что идет игра. Ей так казалось. А теперь показалось иначе, хотя вокруг, вроде бы, ничего не изменилось. По-прежнему загадочно светились витражи внешней стены и звучала красивая музыка, каждая нота которой решительно отрицала возможность существования здесь какой-либо опасности.
     Женщина прислушалась к музыке и поверила ей. Дрожь понемногу утихла. А пальцы в стене несильно сжали ее пальцы и слабо-слабо, не настаивая, а приглашая, потянули к себе. Женщина почувствовала, что ее ладонь буквально утонула в ЕГО ладони - громадной и сильной. И ей показалось, что когда-то это уже было с ней. Не стена эта, конечно, а ощущение своей маленькой ладошечки в другой - большой, сильной и надежной...
     "Папа!" - узнала вдруг Женщина, и кровь бросилась ей в лицо. Это несомненно была его ладонь! Она узнала ее!.. Но не старческая - бессильная и остывающая, какую он протянул ей, умирая, два года назад, а молодая и сильная, которую он протягивал ей, когда нужно было преодолеть какое-нибудь препятствие. И почувствовав его руку, она преодолевала - ручьи, лужи, ямы, подъемы... страхи и сомнения... О, как давно это было!..
     Но откуда в этой стене его рука?! И куда она ее зовет?.. Помогает преодолеть очередное препятствие?.. Только этого не может быть! Чему верить - живому ощущению или протесту разума?!..
     А рука звала, поддерживала, вселяла уверенность и спокойствие.
     "В конце концов, что мне терять? - подумала Женщина. - Шапку сперли - а это была самая дорогая вещь из принадлежавших мне... Муж?.. Дочь?.. Семья?.. Кто сказал, что с ними, что-то случится? Ничего с ними не случится. Жизнь?.. Можно ли называть жизнью этот изнуряющий бессмысленный бег от кухни к магазину и обратно?.. Не страшный ли это сон, от которого пора пробудиться?.. Рука отца еще никогда меня не подводила..."
     Женщина подняла одной рукой две тяжеленные сумки-бездонки (когда-то они были на колесиках, которые давно отлетели и потерялись) и, откликнувшись на зов руки, стала медленно погружаться в стену: сначала правая рука - по плечо, затем правая нога, потом плечо, лицо, голова и грудь... Последними исчезли в стене сумки-бездонки. Затихла музыка. Витражи на внешней стене стали прозрачными и сквозь них в холл любопытным и не совсем трезвым взглядом заглянул Город.
     Холл был пуст. Или казался таким...

* * *

     Туман, окутавший Женщину в стене, конечно, насторожил ее, но не испугал. Большая надежная отцовская ладонь по-прежнему крепко сжимала ее ладошку и вела за собой. Сначала Женщина считала шаги, но потом сбилась со счета. Дышалось вполне нормально и вовсе не ощущалось повышенной влажности. То, что она вдыхала, пахло цветущим полем и садом, чистотой и свежестью, отчего сам процесс дыхания доcтавлял изрядное удовольствие. И женщина, в последнее время не избалованная удовольствиями, не стала отказываться от столь доступного, а дышала полной грудью. Наверное, впервые за несколько последних лет она почувствовала, что ее отпускает непрерывная, занудная головная боль, давно уже ставшая привычной. Женщина ощутила прилив бодрости и сил. Даже сумки в левой руке вроде бы стали полегче. И спина, привыкшая сутулиться, выпрямилась, а многолетняя не проходящая усталость куда-то незаметно исчезла...
     "Какой же толщины эта стена?! - удивилась Женщина. - Мы идем и идем... Папа! - позвала она. - Куда мы идем?.."
     Никто не отозвался, но сильные пальцы успокаивающе сжали ее ладошку.
     В тумане не было темно. Свет, казалось, лился со всех сторон. И все же Женщина не видела ни своей руки дальше локтя, ни руки, которая ее вела. Тем не менее, через несколько шагов ей почудилось, что облако стало разреженней, хотя видимости не прибавилось. Она напряглась, угадав приближение чего-то то ли по более интенсивному свечению впереди, то ли по усиливающемуся движению воздуха...
     Женщина невольно замедлила шаги. Отцовская рука еще раз успокаивающе стиснула ее ладошку и вдруг отпустила!..
     Может быть, не успокаивающе, а прощально?..
     Женщину охватила паника и оцепенение.
     - Папа! - тоненько позвала она. Но зов ушел в белое свечение и не вернулся даже эхом. Тогда она бросилась вперед и через два шага выскочила... в комнату.
     Она ошеломленно завертела головой из стороны в сторону, пытаясь отыскать отца, но в комнате никого, кроме нее, не было. Она оглянулась назад. За ее спиной медленно закрывалась дверь. Обыкновенная, хотя и шикарная - натурального полированного дерева дверь. И было в этой ее обыкновенности что-то успокаивающее, помогшее Женщине притушить первый инстинктивный импульс шмыгнуть обратно, прихватив ноги в руки...

     Тогда она на несколько мгновений закрыла глаза и попыталась утихомирить разгулявшееся в нервном биении сердце. Несколько глубоких вдохов по-прежнему вкуснейшего воздуха помогли ей сделать это.
     Женщина открыла глаза и внимательно всмотрелась в комнату.
     Первым делом бросалась в глаза ее странная треугольная форма. Женщина стояла у довольно широкого основания треугольника, включающего в себя дверь, а две боковые стены равнобедренно уходили вдаль, явно стараясь где-то там встретиться.
     Женщина пристально всмотрелась в эту темнеющую даль, и ей показалось, что там промелькнул чей-то светлый силуэт.
     - Папа... - тихо прошептала она одними губами, уже не надеясь, что будет услышана. Но силуэт так быстро исчез, что не оставалось ничего другого, кроме как усомниться в его существовании. Да и какие, извините, в комнате могут быть дали?.. Ну, треугольная комната... И что? Ничего сверхестественного. Каким же комнатам быть в коническом здании? Поперечное сечение - круг, а комнаты - сектора этого круга. В лучшем случае - усеченные, в худшем - полноценные с углом более или менее острым в зависимости от размеров комнаты. Почему в худшем? Да потому что этот угол как-то удручает. Тот же мусор да пыль как из него извлекать-то?..
     Тут Женщина ощутила, что ее левая рука онемела от тяжести двух сумок, а разгрузить ее второй рукой в голову не пришло. Она внимательно посмотрела на сумки, словно впервые их увидела, и ощутила почти непреродолимое желание освободиться от них. Она опустила сумки на пол, покрытый зеленым пушистым ковром, вытащила палку колбасы и, положив ее поперек, отпустила ручки. Сумки попытались схлопнуться, но встретив преграду в виде колбасы, передумали.
     Женщина понимала, что все это - иллюзия. Никакого отца в стене не было, потому что быть не могло. Во-первых, по той причине, что отцы в стенах не водятся. Во-вторых, она сама закрыла глаза своему отцу два года назад. Как бы не хотелось надеяться на чудо встречи, таких чудес уж точно не бывает... Но даже иллюзию потерять было жалко. Что-то такое хорошее и доброе встрепенулось в ней от этой иллюзии... А ведь чувства - регистраторы реальной информации... Реальной - не обязательно материальной. Значит, что-то действительно было...
     Она набралась уже достаточно жизненного опыта, чтобы понимать, что ничего хорошего от разлуки с отцами, временной или вечной, не проистекает. Разлука - она и есть разлука, лукавая злюка. То бишь - потеря.
     Грусть потери и ощущала Женщина, стоя в странной треугольной комнате странной Гостиницы. Вдруг очи ее, опущенные долу, прозрели, и она увидела, как нелепо смотрятся ее разбитые старые (но целые) сапоги на изумрудном ворсе ковра. Очень дорогого ковра. Женщина это чуяла особым финансовым чувством, развившимся от хронической нищеты. Она поняла, что сапоги и ковер несовместимы, и разулась. Слава богу, сегодня она надела целые колготки. А то обычно в сапоги надевала штопанные - благо не видно. Хотя, казалось бы, какая разница - штопанные, не штопанные? Ведь никто не видит... Она сама видит, а это - главное. А такой откровенной демонстрации собственной нищеты, как штопанные колготки на фоне изумительного ковра, она бы не вынесла. Впрочем, что значит - не вынесла бы? И не такое проглатывала, не запивая, только было зело мерзопакостно на душе после этого. К тому же, неизвестно, кто еще может скрываться в этих облачных стенах... Быть может, кто-то наблюдает за ней?.. Однако, обычно весьма чувствительная к постороннему вниманию, она ничего подобного сейчас не ощущала.
     Но стены!.. Сначала Женщине показалось, что все стены в комнате облакообразны. Теперь же она обнаружила, что боковые совершенно не похожи на ту, через которую она попала в эту комнату. Ничего туманного в них не было. Напротив, они оказались очень даже четкими, а рисунок на них смотрелся объемным. Впервые в жизни женщина видела объемные фотообои. Великолепное качество!.. Полное впечатление настоящего живого леса!..
     Она обратила внимание на то, как поразительно гармонирует ковер с обоями, напоминая зеленый язычок опушки, шаловливо высунувшийся из подлеска. Казалось, что все это освещено ярким солнцем, и Женщина посмотрела на потолок, желая рассмотреть столь эффектный светильник, но потолка она не увидела - с вершин деревьев, похоже стекало прозрачное пространство, сгущаясь в головокружительной высоте в сине-голубую бесконечность.
     "Зеркальные эффекты? - удивилась Женщина. - Или голография?..
     Каких же денег это должно было стоить?!.. И кому предназначается такая роскошь?.."
     Однако то, что ослепительно сверкало в этом, предположительно голографическом, далеке, изрядно припекало. И Женщина поняла, что неуместны здесь не только сапоги, но и теплое пальто. Она сбросила его прямо на ковер... Да и шарф, пожалуй...
     Женщина сделала несколько шагов к правой стене, чтобы поближе рассмотреть столь великолепные фотообои. Но ощущения стены как преграды не было - казалось, будто пространство протискивается между стволов вглубь леса.
     Женщина бросила на стену взгляд сбоку, пытаясь уловить глянец поверхности с неизбежными световыми бликами, но ничего подобного не увидела.
     "Матовые," - решила она и протянула руку к стене, чтобы потрогать. Рука ушла в пустоту между стволами. Тогда Женщина коснулась пальцами толстого ствола сосны. Пальцы ощутили характерную шероховатость коры и липкую вязкость потека смолы. Она повела ладонью по поверхности ствола и убедилась в его округлости на ощупь, ибо не желала верить глазам. Потом она обошла вокруг ствола и, глянув из-за него на комнату, потеряла ощущение комнаты. Она без всякого сомнения была в лесу, а пальто ее и шарф валялись на лесной опушке. Чуть подальше развалились по сторонам сапоги. У самой границы наползающего на опушку тумана (может быть, с невидимого из-за него озера?) прижались друг к дружке две набитых битком телескопических сумки-бездонки. Дверь исчезла в тумане. И даже не забрезжил вопрос о том, как она будет выбираться оттуда без двери.
     Женщина вздохнула и отвернулась. Что пройдено, то пройдено...
     Она подошла к березе, росшей неподалеку от сосны и протянула руку к свисающей тонкой веточке, пощупала пальцами молодой листик. Он был живой и влажный. Женщина опять посмотрела на пространство между "стенами", которое она приняла за ковер, и поняла, что это не опушка, а зеленая прогалина между двумя участками леса. Тогда она опустилась на колени и коснулась ковра ладонями. Это была самая настоящая молодая травка с мелкими голубенькими, беленькими и желтенькими цветочками, цветными островками плывущими по зеленой поверхности.
     "Проклятые колготки! - обиделась Женщина. - Чертова синтетика!.." Если бы она была босиком, то сразу бы поняла, в чем дело. С каким-то остервенением она задрала подол шерстяного платья мышиного цвета и, сняв колготки, швырнула легкий комок в сторону пальто. Он был слишком легок и, не долетев, приземлился на траве.
     "Непорядок," - подумала Женщина, вышла из леса, подобрала колготки, шарф и пальто. Отнесла их к сумкам и водрузила сверху. Подумав, добавила в кучу и красную шерстяную кофту. Прислушалась к ощущениям. Ступням было немного свежо и щекотно от прикосновения травинок, но неописуемо приятно. Будто земные токи через травинки проникали в ее тело и наполняли энергией.
     Женщина постояла несколько секунд, закрыв глаза, подняв вверх соединенные ладонями руки, словно заряжалась, и вдруг побежала!.. Да так резво, что и сама не успела удивиться. В общем-то, она никогда не увлекалась бегом, а последние четверть века, пожалуй, и совсем не бегала. Разве что метров пять-десять за городским транспортом, когда еще работала, да из очереди в очередь - теперь.
     Но она не могла не бежать! Ее тело жаждало бега, как стрела - полета. Правда, у стрелы обычно есть цель, а у Женщины сейчас не было ничего, кроме желания бежать, сильного, ровного дыхания и ощущения, как проворачивается под ней планета при каждом толчке ногами.
     Платье было прямое и узкое. Бежать было неудобно. Женщина подтянула вверх подол, и ноги, вырвавшись на волю, заработали с радостным размахом. Но оказались занятыми руки. А что за бег без помощи рук? Убожество...
     И она, не снижая темпа, сняла через голову платье и швырнула его за спину. Следом полетела комбинация.
     Теперь бег стал свободным и, немного напоминая полет, доставлял огромное удовольствие.
     "И откуда что берется? - удивилась Женщина. - В мои-то годы... - И вдруг испугалась: - Ведь я же в комнате!.. Сейчас врежусь в этот треклятый угол!.. Это только обман зрения, что его нет..."
     Но угла действительно поблизости не наблюдалось. Он по-прежнему угадывался далеко впереди, где сходились две полоски деревьев, как это рисуют на картинах, обозначая перспективу.
     "Господи! Как же это может быть?" - продолжала удивляться Женщина, не прекращая бега и представляя размеры Гостиницы - ее высоту, диаметр основания и радиус (комната ведь треугольная и не может длиться более радиуса!). Конечно, радиус, в ее представлении, оказался немалым, но при том темпе бега, какой она взяла, при самой громадной погрешности оценки он давно должен был быть пройден...
     "Вот ведь какие фокусы... А может быть, искривление пространства?.. Скорей всего, я бегу не по прямой, а по кругу, что, как известно, можно делать бесконечно..."
     Однако окружающий пейзаж, хоть и не принципиально, все-таки менялся, запоминаясь какими-то особыми приметами - то скалистым утесом, то живописной полянкой, то громадным деревом, то, наоборот, зарослями колючего кустарника...
     "Значит, первый круг еще не пройден," - решила Женщина, обрадовавшись вполне рациональному объяснению пространственных парадоксов. И ей захотелось-таки побыстрей пробежать его. Она прибавила скорости, что уже совершенно определенно не имело никакого рационального объяснения.
     "Может, воздух какой особый?"
     И вдруг ее с ног до головы окатило холодными брызгами!.. И еще раз! Она и взвизгнуть не успела. Но на третьем шагу сообразила, что брызги вылетают из-под ее ног, которые молотят по ручейку. Женщина остановилась и сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, восстанавливая дыхание.
     "Хорошо!" - констатировала она, слыша, как ровно и полно бьется сердце, которое уже годик-другой начало малость пошаливать, и тело полнится упругой энергией. Даже в молодости, похоже, она никогда не испытывала ничего подобного... Правда, может, запамятовала? Очень уж давно это было...
     Капельки воды, дрожа, блестели на упругой коже. И куда делась бледная дряблая немочь?..
     Женщина, уже не спеша пошла по руслу чуть прикрытого травой ручейка, с удовольствием погружая в его ласкающую и бодрящую прохладу разгоряченные бегом ноги.
     "Да я ли это?" - удивлялась Женщина, оглядывая себя сверху вниз. Раздавшиеся, заплывшие жирком ноги, хотя еще и не потерявшие стройности и привлекательности, сейчас заметно потоньшали и стали как будто бы даже длинней. Под кожей ощущалась игра упругих мышц. Живот, последнее время расслабленно выпиравший вперед и вниз, вдруг подобрался и исчез... Грудь, тоже усиленно оттягивавшая лифчик вниз, вдруг подняла его и, кажется, собиралась выскочить вовсе...
     "Давно надо было пробежками заняться," - подумала Женщина.
     А ручей стал глубже и шире, полностью освободившись от травяной маскировки. Он весело журчал, упруго обтекая ее ноги, и доходил уже до колен.. А временами и выше. И полное ощущение того, что ВСЕ ЭТО принадлежит только ей. Что здесь она может быть самой собой, а не пытаться кем-то или чем-то перед кем-либо казаться.
     Женщина, словно пытаясь удостовериться в этом, оглянулась по сторонам: только она, ручей, травы, цветы, кусты, деревья и небо... Красота, конечно, только немного пустовато.
     Хотя, быть может, каждому человеку необходимо изредка оказываться в таком месте, где никто не помешает его общению с самим собой и, если получится - с мирозданием. Только на всех, пожалуй, таких Гостиниц не напасешься...
     Неожиданно ручей плавно перешел в круглый водоем - не то большой омут, не то маленькое озерцо, из которого на другом берегу вытекала небольшая речушка.
     Устье ручья было довольно широким и долгим, отчего его течение почти не тревожило зеркальной поверхности омута-озерца. Не ощущалось и ветра, который бы мог исказить ее рябью. Остановилась и Женщина, застыв у входа в водоем и посмотрела вниз.
     Из зеркала воды на нее глянула молодая стройная девушка с застывшим вопросом в глазах. У нее было очень знакомое лицо. Но Женщина не узнавала себя. Совсем не таким видела она собственное отражение в многочисленным зеркалах последних лет...
     Чем-то эта Девушка в омуте была похожа на ее дочь, но гораздо постарше, поспелее и женственней, но гораздо-гораздо моложе той, какой она себя осознавала и видела...
     Что ж, вода - не зеркало. Мало ли что ее подводные течения могут сделать с отражением.
     Омут был очевидно глубок, но толща воды - столь прозрачна, что хорошо виднелся каждый камешек на дне и крошечные песчаные гейзерчики родничков, пробивающихся со дна. Малюсенькие рыбешки безмятежно парили в недосягаемости и покое.
     Солнце припекало спину, и Женщина почувствовала непреодолимое желание окунуться в освежающие, чистые объятия водоема. Однако чувство робости и некоторой собственной чуждости этой чистоте и красоте останавливало ее. Женщина ощущала себя не вполне естественной, не совсем вписывающейся в пейзаж. Что-то ее стесняло. И она сняла с себя последние покровы цивилизации, бросив трусики и лифчик на близкий берег. И ощутила свободу. Естественную раскованность бытия.
     И отражение, которое она увидела перед собой, было прекрасно. Оно даже улыбнулось Женщине, и она почувствовав на собственном лице такую же непроизвольную улыбку, глубоко-глубоко вдохнула и, оттолкнувшись ногами от дна ручья, нырнула в озерцо-омут.
     Пронизывающее ощущение свежести и чистоты превратилось в чувство восторга, а оно напоило тело Женщины мощным зарядом энергии, отчего под водой плылось легко и свободно, словно она всю жизнь только и занималась подводным плаванием.
     Женщина достигла дна озера и провела рукой над родничками, будто гладила их, почувствовав упругие, похожие на биение пульса толчки в ладонь. Подняла взгляд кверху. Видимо, от ее движения вода взволновалась, и ничего толком видно не было, кроме солнечной ряби на поверхности.
     Она неторопливо, с любопытством приглядываясь к подводному пейзажу, поплыла дальше. Серебристые зеркальца рыбешек брызнули в стороны, пропуская невиданного зверя.
     Женщина вдруг почувствовала, что ее подхватывает течение, не очень сильное, но настойчивое, и решила вынырнуть, хотя запас воздуха в легких, как ни странно, еще не иссяк. На поверхности она обнаружила, что очутилась вблизи истока вытекающей из озерца речушки. Берега ее, впереди отороченные плакучими ивами, ярко-зелеными травянистыми склонами и инкрустированные скалистыми включениями выглядели довольно живописно, и поэтому Женщина решила не противиться течению. Тем более, что процесс плавания доставлял ей истинное блаженство и давался практически без заметных усилий, как прогулочный шаг по тенистой аллее.
     Она сделала несколько мощных гребков брассом и вошла в русло речки. Два невысоких, но крепких и стройных каменных стража, охранявших вход (или выход?), расступились и пропустили ее. По крайней мере, Женщине так показалось. Или захотелось?..
     Две ивы соединили свои головы над течением и опустили в него зеленые кудри. Они погладили ее по голове и спине. Это было щекотно, приятно и похоже на детское воспоминание, в котором мама склонялась над ней, желая спокойной ночи и целуя, а ее распущенные волосы падали вниз на кровать и ласкали-щекотали...
     "Мама... - подумала Женщина. - После смерти отца она стала быстро сдавать, словно потеряла интерес к жизни. Она не рвала на себе волосы и не билась головой об стену - нет, она просто потихоньку, не привлекая к себе внимания, уходит... Как редко я у нее бываю... Хотя, если не можешь жить вместе, много ли значит это "бывание"?.. А жить вместе?.. У каждой речки свое русло... Даже если у них общий исток... Все равно завтра надо будет заскочить. Уборочку провернуть. Чего-нибудь приготовить..."
     Берега подернулись туманной дымкой и, хотя чувствовалось, что они рядом, разглядеть их удавалось с большим трудом. Странно - при чистом небе... Впрочем, туманы любят водоемы.
     Женщина, подгоняя течение, сделала несколько сильных гребков, и туман стал рассеиваться, очертания берегов обрели прежнюю четкость. Обнаружилось, что деревья подошли вплотную к берегам, обступив их непроницаемой толпой, словно желая полюбоваться на новую обитательницу речки.
     Однако пришли не только сосны, ели да березы. Женщина увидела впереди на правом берегу красавца оленя, тянущего роскошную рогатую голову к потоку. Она стала осторожно подгребать к берегу, чтобы оказаться поближе к первому, встреченному здесь, живому существу, если не считать рыбешек на дне омута.
     Берег был высоковат, и оленю никак не удавалось дотянуться до воды. Он заметил подплывающую Женщину и встрепенулся. Голова взмыла вверх, тонкие ноздри нервно задрожали, чутко принюхиваясь к запахам. Трудно сказать, что он учуял, но, во всяком случае, не убежал, а стоял, подрагивая стройными ногами и внимательно глядя на Женщину грустными и дикими карими глазами.
     Она уперлась ногами в дно и медленно выпрямилась. Олень еще больше запрокинул голову назад и чуть вправо, напрягшись, как пружина, готовая в любой момент выстрелить стремительным телом.
     - Не бойся, глупенький, - ласковым шепотом заговорила Женщина, - я не сделаю тебе ничего плохого... Ты хочешь пить? Иди же ко мне. Я напою тебя.
     Она сложила ладони ковшиком, зачерпнула воды и потихоньку, чтобы не расплескать воду и не спугнуть оленя, стала протягивать ладони к нему.
     Олень недоверчиво покосился на ее руки и отступил на шаг назад.
     - Ну, не бойся же, не бойся, - ворковала Женщина, - пей, Рыжик, пей, лапочка, пей, Золотое Копытце... Ведь оно у тебя золотое, а вовсе не серебряное... Такая вкусная, свежая , чистая водичка... Не бойся меня...
     Ее голос был похож на журчание ручейка. Он успокаивал и манил возможностью утоления жажды... Пахло свежей и чистой водой. Водой реки, знакомой Оленю с рождения. И он шагнул вперед. Шаг. Еще один. И потянулся, и ткнулся мордой в ладони.
     Вода моментально исчезла, и шершавый язык ищуще лизнул по коже. Женщина зачерпнула еще и поднесла Оленю. Так продолжалось довольно долго. И, когда вода уходила из ее ладоней, Женщина ощущала внутри себя какой-то холодок, чувство потери, словно она отдавала Оленю что-то изнутри себя, и образовалась небольшая область вакуума.
     Когда Олень, наконец, утолил жажду, Женщина пошатнулась от неожиданно нахлынувшей слабости, про которую она здесь настолько забыла, что стало казаться, будто таковой и не бывает. Чтобы не упасть под напором вдруг ставшего сильным течения, она непроизвольно ухватилась рукой за шею Оленя.
     Олень вздрогнул, напрягся... Тогда Женщина, чувствуя, что сейчас упадет, обняла его за шею обеими руками. Олень поднял голову и извлек Женщину из реки.
     Она стояла на земле, обхватив его за шею руками и прижавшись к нему лицом и грудью. Ветерок обдувал ее мокрое тело, и было зябко. Женщина дрожала. Озноб ощущался не только снаружи, но и изнутри. А Олень был теплый и сильный. Она чувствовала волны, пробегающие по его мускулистому телу, поросшему жесткой, но приятной на ощупь шерстью.
     Он был живой! Она вдруг ощутила, как это важно, что он живой!.. Женщина, чуть окрепнув и согревшись, ослабила свои объятия, но все еще прижималась телом к Оленю, нежно гладила его рукой по загривку и спине.
     - Спас меня, согрел, - бормотала она, - Рыжик мой пугливый... Утолил жажду? Напился... мной?.. - Это произнеслось само собой. Женщина не понимала, откуда в ней такое ощущение, будто она поила Оленя не речной водой, а собой...
     Видать, в странном мире и ощущения странные...
     Солнце пригревало, и силы прибывали с каждым мгновением. Женщина чуть отстранилась от Оленя. Он повернул к ней голову и ткнулся прохладным нежным носом сначала в щеку, а потом в шею, словно целовал ее, успокаивая. Это было приятно, и Женщина благодарно погладила Оленя по морде. Возникло желание вскочить ему на спину и ускакать в глубину леса...
     Олень, как бы приглашая ее, повернулся к ней боком так, чтобы удобней было вскарабкаться на него. И даже сделал попытку подогнуть передние ноги, но она удержала его. Что-то не позволяло ей поддаться импульсу, что-то останавливало...
     Подумалось, что она никогда не была приспособлена к верховой езде. Тем более, на диком, неоседланном и необъезженном олене. Женщина представила у себя под копчиком твердый олений хребет и жесткие иголочки меха, вонзающиеся в нежное, беззащитно раскрытое межножье при каждом скачке, ощутила хлесткие удары колючих и упругих ветвей по обнаженному телу и лицу - и ей расхотелось превращаться в лесную амазонку. Хотя, наверное, и к этому можно было бы привыкнуть... Только зачем привыкать к тому, что противоестественно?.. Но почему-то именно противоестественность часто влечет. Не возможностью ли изменить русло?.. Не инстинктом ли свободы?.. Но инстинкт - механизм естественности. Почему же он порой влечет воспротивиться ей?.. Может быть, естественность не исчерпывается течением по руслу?.. Может быть, ее сущность гораздо глубже видимости?
     Женщина на мгновение удивилась, что мыслит в "речных" категориях, а не в человеческих, но решила, что это вполне человеческий способ мышления - через подобие, аналогии, модели, зримые, отстраненные образы...
     Олень терпеливо ждал, внимательно и, казалось, разумно глядя ей в лицо. А Женщина, задумавшись, продолжала гладить его морду и шею.
     Солнце припекало все сильней, и она стала ощущать общий дискомфорт - спину пощипывало, подмышками образовался пот, дышалось труднее и в глазах слегка потемнело. Трава под ступнями казалась сухой и колючей. От Оленя понесло крутым животным запахом.
     Женщине нестерпимо захотелось обратно - в прохладные нежные струи тихой речки.
     Она взяла оленью морду в ладони и повернула к себе. Он доверчиво подчинился, и она поцеловала его во влажный прохладный нос. Прошептала:
     - Захочешь пить, приходи... - и, разбежавшись, нырнула в реку.
     Река с готовностью приняла ее. Вынырнув, Женщина взглянула на берег и увидела, что Олень грациозно скачет по берегу, издавая тревожные трубные звуки.
     Ей было очень приятно плыть и любоваться красавцем-оленем, проявлявшим столь явные признаки внимания к ней. Последние годы она не была избалована вниманием.
     "Король-Олень...- подумалось ей, - может быть, это заколдованный принц?.."
     Красивая сказка. Только она давно уже разучилась принимать всерьез такие сказки. В жизни заколдованных принцев заменяют зачуханные мужья... Впрочем, когда-то и они казались принцами...
     А Олень все бежал за ней по берегу и трубил, призывая ее.
     "Зов плоти..." - подумалось Женщине, ибо эта Плоть во всей своей романтичной, дикой красоте летела вдоль реки и взывала к ней.
     И зов этот не был ей безразличен. Напротив, что-то в Женщине резонировало с ним, заставляя сердце биться учащенней и вынуждая неосознанно подгребать к берегу... Она вдруг увидела себя Оленихой, летящей рядом со своим Оленем по мягкой зеленой траве, полной дурманящих весенних ароматов, воспламеняющих в каждой клеточке ее стремительной молодой плоти жажду любви... И это было прекрасно!..
     Когда Женщина это представила, Олень вдруг взлетел в воздух и, описав красивую дугу над водой, нырнул в реку, вызвав фонтаны брызг и нервную дрожь разбегающихся в страхе и смущении волн.
     - Глупенький ты мой, - растроганно прошептала Женщина и поплыла к Оленю. Он тоже плыл к ней, но она не знала, хорошо ли плавают олени, и потому боялась, как бы он не утонул.
     Женщина плыла по течению на мелководье, где бы он мог почувствовать твердое дно под копытами. А Олень, нырнувший впереди нее, греб навстречу против течения.
     Он уже стоял на дне, перегораживая течение, когда она достигла его и, ухватившись руками за рога и шею, чтобы не снесло, взобралась, вернее, всплыла, несомая течением, на оленью спину и сжала его бока ногами.
     Даже в воде ощущалась теплота его тела, и нервная дрожь, пробегавшая по мышцам, еще не остывшим от бега, передавалась ей. Женщина крепче обняла Оленя руками за шею и ногами за круп, ощущая его желание и нетерпение.
     - Глупенький мой король, - прошептала она неожиданно низким голосом, - мы же такие разные!.. Я не Олениха, а Женщина и не могу быть твоей королевой. - И поняла, что искренне жалеет об этом факте.
     А Олень, словно почуяв ее состояние, задрожал еще сильнее и направился к берегу с драгоценной ношей на спине. Он явно желал отобрать ее у реки. Но Женщина помнила ощущение дискомфорта, испытанное ею на берегу и соскользнула с его спины в воду.
     - Подожди, милый, - бормотала она, оглаживая его шерсть, - посмотри, как здесь хорошо - чисто и прохладно... Никаких слепней, комаров и противных колючек. Давай, я помою тебя, и ты будешь чистенький и новенький, как олененок...
     Она запустила пальцы в его шерсть, добираясь до кожи и действуя ногтями, как скребком. Она обмывала его с нежностью и тщанием, словно младенца. Хотя в те незапамятные времена, когда ей приходилось купать младенцев, помнится, при подобной процедуре она не испытывала такого волнения...
     Нравилось ли это ему? Ей казалось, что нравилось. Во всяком случае, он не делал попыток уклониться.
     А Женщина закрыла глаза - так ей вдруг захотелось - продолжая свое действо на ощупь. И осязание стало творить с ней нечто невообразимое. Трудно было понять, что происходит с ее ощущениями - не то она почувствовала себя Оленихой, прижавшейся боком к своему нетерпеливому Оленю, не то Оленя вдруг ощутила своим юным мужем, млеющим под ее ласками... И ей совсем не хотелось открывать глаза и разрушать странную иллюзию. Женщине казалось, что исчезли и река, и берег, а ее подхватил раскаленный язык пламени, от которого было почему-то не больно, а если и больно, то боль эта дарила наслаждение. Она сгорала, будучи не то Женщиной, не то Оленихой, и не думала о том, что, сгорев, может превратиться в пепел. Она ощущала, как сгорая, превращается в свет...
     ...Может быть, когда превращаешься в свет, просто не замечаешь пепла? Пепел обнаруживается позже, когда свет уже улетел...
     ... Открыв глаза, Женщина обнаружила себя лежащей на траве. Нет, трава была совсем не колкой, а напротив - очень даже нежной и лежать на ней было приятно. Она повела рукой за головой и нащупала тонкую оленью ногу. Тогда, изогнувшись, Женщина запрокинула голову и увидела красавца-оленя, горделиво воздевшего над ней голову. В глазах его еще пылал огонь, но светилась и нежность, которая делала огонь таким добрым...
     Олень возвышался над ней, как памятник самому себе. В его позе победителя было что-то карикатурное, несмотря на очевидную красоту. И женщина рассмеялась. А рассмеявшись, сгруппировалась и легко поднялась на ноги, хотя на мгновение ей показалось, что Земля вращается чуть быстрее, чем обычно, отчего она не очень твердо держится на ногах. Но чувствовала она себя прекрасно и смеялась от души.
     Олень непонимающе покосился на нее громадным глазом, и она ласкающе провела рукой по его морде.
     - Ах ты, мой Король-победитель, - вздохнула Женщина, отсмеявшись. - Я не знаю, что это было со мной - сон, обморок или сказочное превращение... Это было прекрасно... Но неужели ты полагаешь, что таким образом можно покорить меня? Что этого достаточно, чтобы я стала твоей Королевой?.. Мне понравилась твоя сказка, но, как видишь, она оказалась бессильной превратить меня в олениху... Может быть, я даже жалею об этом...
     Она посмотрела на реку и ощутила ее чарующую глубину. Непрерывность течения наполняла душу покоем и уверенностью в следующем мгновении.
     А Женщина хотела покоя. Не потому, что устала пылать, а от ощущения, что вспышка, взрыв, пылание не могут быть способом существования. Мгновеньем, переходным состоянием - да, вполне, но не способом существования. А течение, казалось, именно для этого и приспособлено - оно вечно и неизменно. По крайней мере, таковым представляется...
     Что может противопоставить ему Олень, слоняющийся по лесным чащобам?.. Только мгновения...
     Женщина прижала оленью морду к своей груди, потом поцеловала его и, еще раз вздохнув, шепнула:
     - Я буду помнить тебя, Король-Олень... - и бросилась в поток. А он, как будто только и ждал ее, подхватил и повлек в дали-дальние... Он - поток?.. Или она - река?..
     Эта альтернатива имела значение не очень долго - пока не утих окончательно пламень внутри, сначала превратившись в маленький мечтательный уголечек сожаления и грусти, а потом - в зыбкую тень. Впрочем, долго или недолго - определение весьма расплывчатое. Какова мера долготы - мгновения, жизни?..
     Женщина чувствовала, что именно в этом аспекте мира произошли какие-то изменения - то она отсчитывала время с четкостью метронома, то совершенно теряла ощущение его.
     Она плыла, лежа на спине, и смотрела на небо, плавно менявшее звездную черноту на голубизну и обратно. В этой смене красок, неповторимых в оттенках, но неизменных в основных тонах, была такая же красота и очарование постоянства, как в течении реки, частью которой Женщина себя ощущала.
     Она уже не помнила, как давно возникло это ощущение, но протеста в ней оно не вызывало. В какой-то момент она перестала ощущать свое тело. Только покой, вечное движение и благорастворение...
     Изредка Женщина посматривала на берега, которые становились все дальше и дальше по мере того, как полноводней становилась река, принимавшая в себя воды неисчислимых родничков, ручейков и речушек. Иногда Женщине казалось, что между стволов и скал мелькает оленья голова с ветвистыми роскошными рогами, но она не была в этом уверена, а всматриваться пристальней не возникало никакого желания. Мелькает и пусть себе мелькает... Встречался ей когда-то какой-то Олень. Пытался он делать что-то безрассудное и, кажется, ее призывал к тому же... А может быть, ей все это приснилось-привиделось?.. И не было никакого Оленя?.. Собственно, углубляться в эту проблему у нее не было ни желания, ни времени - ее внимание всецело поглощал поток новых ощущений.
     Женщина, в действительности, не перестала ощущать свое тело. Это только казалось так какое-то время. Просто ощущала она его теперь совсем иначе - не могла воспринять во всей целостности, как прежде. И механизм ощущений странным образом изменился.
     Она видела мир гораздо более четко, чем раньше. И не только малюсенький видимый сектор, на который были направлены глаза, а сразу все пространство, с каким соприкасалась - и зеленый покров травы над ручейком, и камыш вокруг озера-омута. Видела даже лифчик с трусиками на берегу и каменных стражников у начала, и сразу все берега, и небо над руслом, и дно в глубине, и что-то, не совсем отчетливо, - впереди, где ее еще не было.
     Видеть все это сразу было интересно, но в то же время утомительно, потому что требовало постоянного внимания. И не только на основном русле, но и на каждом малом и большом притоке, которые ощущались чем-то вроде конечностей... Или корней дерева, если бы она когда-нибудь ощущала себя деревом... Впрочем, временами ей казалось, что и это ей не чуждо - она чувствовала те деревья, которые росли вдоль реки и питались ее водой, и видела часть мира их виденьем.
     Она слышала мир, но уже не ушами, которых никак не могла разыскать, а всем телом, не понимая, где у него что, где оно начинается и кончается.
     Почти не ощущалась разница между слухом и осязанием. Она осязала воздух и ветер, одновременно слыша их. Но самым удивительным и многообразным было осязание берегов и дна. В это ощущение входило осязание почвы, деревьев - до кончиков их листьев, трав, водорослей и многочисленной живности, обитающей в глубинах реки.
     Кстати, к этой живности она испытывала особое чувство, очень близкое к материнскому. Ей хотелось защитить, накормить, вырастить... А "детей" у нее было так много!.. И каждый со своим характером...
     Она ощущала вкус - и тоже всем телом. Свой вкус был у каждого притока, у каждого участка русла, у каждого дерева и любой травинки. И все это разнообразие каким-то образом фиксировалось и запоминалось.
     Обоняние?.. Трудно сказать... Пожалуй, к нему можно было отнести вкус ветра и, вообще, воздуха...
     Обрушившееся на нее богатое и странное восприятие было ее восприятием. Оно одновременно и радовало, и пугало. Радовало - щедростью, пугало - незнакомостью.
     Но Женщина все же не хотела терять ощущения своего прежнего тела и пыталась время от времени почувствовать его, то шевеля конечностями, то рассматривая его. И оно подчинялось ее приказам. Она видела его, правда, оно стало как бы полупрозрачным, хотя еще отличалось от воды.
     Эта метаморфоза не испугала Женщину, а даже показалась ей любопытной. В полупрозрачном теле (при этом не было видно никаких подробностей внутреннего устройства типа костей и органов пищеварения, наверное из-за равной прозрачности) она находила определенный шарм, таинственность, сказочность. Ей было забавно рассматривать звезды сквозь сомкнутые перед глазами ладони.
     Но эта забава скоро наскучила ей под напором новых впечатлений. Женщина почувствовала, как раздвигаются границы ее тела. Она перестала ощущать его кусочком человеческой плоти, плывущим в центре речного потока, а осознала вдруг, что к нему прикасаются водоросли на дне и почва по всему руслу. И сверху обдувает воздух. Это новое ее тело, казалось, сплошь состоит из нервных окончаний, однако ощущения были, в основном, вовсе не болевые, а благодатные. Не блаженство на уровне эйфории, а ни с чем не сравнимое состояние равновесия и покоя. Покоя и возможности, не спеша, чувствовать мир - то, чего ей всегда не хватало.
     Покой - это состояние максимально возможной безопасности. Не потому ли столь инстинктивна тяга к покою, особенно, у женщин?..
     Кто теперь Она?..
     О, это неописуемое блаженство течения! Каждая клеточка тела ощущает движение и радуется ему!.. О, эти чуть ощутимые прикосновения трепетных водорослей!.. Ну, с чем сравнить касание жаждущих горячих губ Оленя или Медведя, припадающих к ней?!.. Это бесподобно.
     Или почти постоянные нежно-сосущие движения корней трав и деревьев!.. И у каждого их них свой характер, свои капризы. А Она узнает каждого, кто в ней нуждается.
     Она даже не знает - отдельны ли они от нее или оставляют единое целое, одновременно ощущая себя и в единстве с ними и в отдельности.
     Кто Она?..
     Но кем бы она ни стала, жизнь в новой ипостаси ей откровенно нравилась...
     Однако вдруг Она ощутила в себе тревогу. Ее покой был чем-то нарушен. Она еще не могла ясно определить, в чем это конкретно выражается, но ощущение не исчезало. Чуть позже стали проявляться некоторые признаки изменения Ее состояния. Прежде всего, течение ускорилось и стало более неравномерным по слоям и струям. Они не просто текли рядом, а сталкивались, скручивались, смешивались, образовывая на поверхности воронки и стремнины...
     Что-то произошло с руслом - оно словно бы стало более жестким, требовательным и нетерпеливым, будто жаждало от Нее какой-то ответной реакции. А по Ее телу от неясного еще источника впереди пробегала нервная дрожь. Не то, чтобы это было неприятно, но волнительно - в самом прямом смысле: по всей поверхности стали образовываться хаотичные волны.
     Она почувствовала, как русло сжимает Ее в своих объятиях. И Ей нравилось, чуть задержавшись, стремительно выскальзывать из них, орошая скалистые берега шаловливыми брызгами.
     Со дна поднялись камни. Нельзя сказать, чтобы они ранили Ее тело - нет. Ей было совсем не больно, но соприкосновение с ними оказывалось весьма упругим, и в этой упругости была своя прелесть, возбуждающая и пьянящая. Ей доставляло особое удовольствие всем телом слету прижиматься к ним и обтекать хаосом струй... Обтекать, обволакивать...
     А дрожь становилась все отчетливей, и амплитуда ее нарастала.
     Впереди послышался гул. Или, может быть, это только показалось, потому что и сама Она неслась по руслу с изрядным шумом.
     Объятия русла становились все теснее. Она извивалась и билась в них, словно обезумев, непонятно только - от страха или от восторга. Но больше всего - от страсти: страсти полета, скорости, страсти свободы и обладания... Казалось, берега пытались слиться с Ней. И Она не возражала, стремясь им навстречу, но от этого взаимного стремления проистекала только скорость и страсть, обдирающая тела. И Его, и Ее до полной обнаженности нервных окончаний. Казалось, что они соприкасаются уже не поверхностями, а нервами. Наверное, именно это и лишало разума, вибрируя на грани между болью и блаженством. И не было сил терпеть ни то, ни другое, и эта невозможность разряжалась ревом, несущимся по ущелью над стремниной, и бешенством струй, и взрывами брызг.
     В каждый миг казалось, что предел уже достигнут! Все!.. Все!.. Дальше беспамятство... Потеря чувствительности. Но боль и блаженство нарастали и не отпускали в беспамятство, заставляя тело с ревом и грохотом биться о камни, истязая их и себя, рыдая и наслаждаясь каменными укусами, раздробляющими плоть в мириады брызг.
     И собственный рев сливался с ревом впереди в нечто всеоглушительное и безумное, отчего казалось, что откуда-то возвращается эхо и сливается с источником породившего его звука.
     Но сломаны все преграды и взорваны все пределы! За муки одна награда - блаженство свободного тела... И грохот, и рев, и песня какой-то струи глубинной... О! как упоительно тесно быть плотью неукротимой!.. И биться, смеясь, о скалы!.. И плакать, прощаясь с телом. И обретать, что искалось, и находить, что хотелось... Но нарастает скорость! Теченье - сродни полету!.. Неузнаваем голос!.. Зовет и зовет кого-то... Но выстрел и взрыв!.. И замер зов-крик на высокой ноте... И русло вдруг исчезает, и тело парит в полете. И тишина испуга... Безмолвие пред блаженством... Но круче и круче угол летящего совершенства!.. И звездный удар о скалы!.. Рождающий звон созвездий... О, да! Это - то, что искалось... В чем скрытый смысл благовестья... И брызги стремятся к звездам. И звезды светлы, как росы... Струятся от счастья слезы, нежнеют от слез утесы...
     Она вновь начала осознавать себя, когда потоки воздуха вознесли ее над водопадом. Удивительное ощущение - вдруг оказаться раздробленной на мириады капель, сверкающих на солнце, и лететь над самой собой, словно облако... Почему же "словно"? Она и была чем-то вроде облака из легчайших капель. И поток восходящего воздуха, похоже, вовсе не ощущал их веса...
     Она со страхом и восторгом взирала на водопад, и узнавая и не узнавая себя. Она еще ощущала себя этой жаждущей летящей струей, но уже была вне ее и над ней...
     Водопад остался внизу, а Она достигла вершины утеса на правом берегу, мокрого и блестящего, и вдруг с удивлением обнаружила там застывшего, подобно каменному изваянию, Оленя. Он взирал на ревущий внизу поток, и только ноздри его слегка подрагивали.
     Она ласково скользнула по его красивой морде, оставив на ней часть своих капель. Олень вздрогнул и задрал голову, пытаясь разглядеть Ее в сверкании брызг. Ведь он не знал ее такой...
     А Она поднималась выше и выше, пока перед ней не открылся весь ее путь. Извилистый путь реки среди дремучих лесов и широких лугов, среди болотистых пойм и скалистых ущелий... От родника до водопада, за которым было ч т о - т о е щ е - Она это чувствовала, но почему-то никак не могла рассмотреть...
     А пройденное виделось ей в гораздо большей полноте, нежели когда Она была в нем. Хотя бы темное обрамление гор, в который упирался и которые захлестывал зеленой волной дремучий, дикий лес. Прежде Она и не подозревала о их существовании - не замечала за деревьями...
     И там, далеко-далеко за родником, с которого все началось, какая-то черная точка странным образом влекла Ее к себе. Впрочем, что толку - пройденного не воротишь.
     Вдруг Она ощутила, что ладони воздушного потока, возносившего Ее над миром, ослабели, видимо, достигнув своего предела высоты, и Она стала медленно опускаться вниз.
     Да, пройденного не воротишь. Вскоре Она вновь сольется со стремительными струями и умчится в даль, которая Ей пока еще недоступна...
     А черная точка?.. Видимо, это, просто, условное обозначение Начала Ее Пути. Что же там было - в начале?.. Неужели забылось?.. Кажется Она была совсем иной...
     Черная точка уже исчезла из видимости, но таинственное притяжение ее продолжало ощущаться.
     Капли, снижаясь, тяжелели и укрупнялись, что еще более ускоряло их движение вниз к водопаду... Но подул ветерок. Несильный, шаловливый порывчик, улыбка воздушного потока - и капли, вместо реки, упали на Оленя, по-прежнему недвижно застывшего в ожидании. Он вздрогнул, сжался в тугой комок мышц и сорвался с места, поскакав против течения. От движения капли начали растекаться по его телу, сливаться друг с другом, пока не образовали единого водяного покрова, который, уцепившись за шерстинки, не стекал под скачушие оленьи ноги, а держался, сотрясаясь на его спине.
     И опять исчезло время. День?.. Ночь?.. Жизнь?.. Смерть?..
     Она не понимала происходящего вокруг, потому что всецело была сосредоточена на том, что происходит с ней.
     А с ней происходило нечто сверхстранное. Жидкая субстанция загустевала на ветру, словно замерзая, и обретала форму. Очень странную форму...
     Две верхние конечности удивительного существа вцепились в рога Оленя, а две нижние крепко сжали его бока, изо всех сил стараясь удержаться на спине бешено скачущего животного.
     Казалось, что скачка ничуть не утомляет его, а напротив - доставляет удовольствие. Было похоже, что он не собирается когда-либо останавливаться, радуясь тому, что овладел желанной ношей и может унести ее подальше от опасности потерять вновь. Он старался выбирать путь среди ровных и чистых пространств, но иногда таковых просто не оказывалось и тогда приходилось пробираться сквозь чащи. Ветки безжалостно хлестали наездницу, но, странное дело, первое время Она почти не ощущала боли - они, как бы проходили сквозь нее.
     Наверное, часть ее все же оставалась на них...
     Но чем дольше длилась скачка, тем плотнее становилась субстанция, и чем более она становилась плотью, тем больнее ощущались удары ветвей.
     В тот момент, когда она возопила от нестерпимой боли, Олень вырвался из леса на зеленую равнину. И тут Женщина ощутила свое тело в сладости освобождения от боли.
     Она поняла, что муки рождения остались позади.
     Олень остановился около озера-омута, из которого вытекала маленькая речушка. Женщина спешилась и благодарно погладила Оленя. Он дышал мощно, однако не было ощущения, что он выбился из сил. Глазищи его возбужденно сверкали, а ноги нетерпеливо переступали на месте, словно мысленно Олень все еще скакал.
     Она подошла к берегу и посмотрела в зеркало. Отражение предстало перед ней молодой очень красивой женщиной, лицо которой обрамлял пенящийся водопад светлых волос, ниспадающий на странное одеяние, составленное, казалось, из капель воды самого разного диаметра. Оно струями стекало по ее телу и кончалось где-то у самой травы. Под этим одеянием легко угадывалось стройное, сильное, здоровое, молодое женское тело.
     Женщине понравилось отражение.
     Сзади подошел Олень и положил голову ей на плечо. Вдвоем они тоже смотрелись неплохо. Женщина потерлась щекой о его морду и наклонилась к воде. Зачерпнула полные ладони чистой прохладной влаги и поднесла Оленю. Он с удовольствием выпил.
     Женщина напоила Оленя, сама утолила жажду, умылась. И почувствовала, что ей ПОРА... Куда и зачем - еще неясно, но она услышала в себе еле слышимый зов. Он доносился с той стороны, где должна была находиться черная точка.
     Женщина поднялась, потрепала по морде Оленя и пошла. Олень обогнал ее и преградил путь.
     - Ну-ну, Король, - улыбнулась Женщина, - не злоупотребляйте силой... Это не тот случай, где она вам поможет.
     Она еще раз успокаивающе погладила его и, обойдя, зашагала дальше, пообещав:
     - Я еще вернусь, скоро...
     На берегу валялись какие-то странные тряпицы. Женщина почувствовала, что они имеют к ней какое-то отношение, но не смогла понять, какое именно, и не стала задумываться. Немного отойдя, она обернулась. Олень стоял и грустно смотрел ей вслед, словно ему уже было известно что-то о будущем... Женщина ободряюще улыбнулась и помахала рукой.
     Зов усиливался. И она прибавила шагу, потом даже побежала, не обращая внимания на какие-то тряпки, изредка попадавшиеся ей по дороге.
     Наконец, она разглядела Черную точку, которая оказалась двумя черными точками - двумя полными сумками-бездонками, привалившимися друг к другу неподалеку от двери...
     И, увидев их, Женщина в с е в с п о м н и л а!..
     - Господи! - воскликнула в панике она. - Да они там, наверное, заждались меня!.. С голоду помирают!.. Вот дура-то набитая... В гостиницу ее понесло, видишь ли... Новые впечатления ей подавай... А муж, небось, с работы пришел голодный, усталый. О ней беспокоится!..
     Такого никогда не бывало, чтобы она не встретила его после работы с тех пор, как сама осталась без оной...
     Женщина засунула палку колбасы, удерживавшую сумки от схлопывания, в уголок одной из сумок и, подхватив их, ринулась в дверь.
     Ее окутал какой-то странный - густой и непрозрачный туман, но она на бегу не больно-то и обратила на него внимание.
     Холл встретил Женщину цветомузыкой витражей, но ей было не до них. Вроде бы кто-то еще попадался ей по пути, однако она не смотрела по сторонам - душой была уже дома.
     Город дохнул на нее удушливым смогом и швырнул под ноги слякоть. Женщина босиком шлепала по грязной снежно-мазутной жиже, сдобренной солью, но ноги ее холода не чувствовали, да и от соли не страдали, и грязь к ним не приставала, скатываясь с лодыжек и ступней.
     Одеяние ее диковинное, обтянув грудь, живот и быстро мелькающие колени, блистающим шлейфом развевалось за спиной, словно было сшито из невесомых бриллиантов. И никому из глазеющих на Женщину прохожих и в голову не приходило, что это всего-навсего живая чистая вода. Да и как им могло прийти это в голову, когда по законам физики их мира вода не могла находиться в таком состоянии, чтобы из нее можно было сшить платье. Тем более, носить его.
     А Женщина не замечала никого. Она спешила!
     Вот и ее дом!.. Кажется, он стал другого цвета. Или освещение изменилось?.. Женщина, не дожидаясь лифта, без труда вбежала на четвертый этаж родной девятиэтажки и сунула руку в карман за ключами. И когда, к ее искреннему удивлению, не обнаружилось ни ключа, ни кармана, Женщина вспомнила о пальто, оставленном в треугольной комнате Гостиницы - она так легкомысленно пробежала мимо него.
     Женщина слышала зов, тревожный и непрерывный. Хотя, собственно, стоило ли так волноваться из-за какого-то часочка, который она провела в Гостинице?.. Не помрут же они, в самом деле, с голоду!.. Что такого особенного могло случиться? Муж частенько задерживался на своих "работах", дочке уже десять - достаточно самостоятельный ребенок, знает, что мама могла задержаться в очереди.
     Женщина торопливо нажала на кнопку звонка... Раздавшийся звук показался ей незнакомым. Слишком переволновалась, наверное... Послышались щелчки отпираемого замка. Дверь отворилась. Женщина сделала нетерпеливый шаг через порог и вдруг застыла, увидев... себя!.. Но не такую, какой недавно наблюдала в зеркале озера, а такую, какой заходила в Гостиницу - сорокалетнюю, усталую, замученную заботами и тоской безысходности.
     "Вроде бы у нас не было зеркала в прихожей, - защищаясь, припомнила Женщина, хотя ей было абсолютно очевидно, что перед ней никакое не отражение, а живой человек. - И я, кажется, только что видела себя совсем другой!.. Что же это?.."
     Женщина в прихожей отшатнулась, увидев гостью, и прижалась спиной к стене, словно ища защиты и поддержки. Ее губы дрожали, а лицо побелело, как стена за спиной...
     - Какая красивая тетя! - произнесла вдруг слишком громко в повисшей тишине десятилетняя девочка, появившаяся из комнаты, как две капли воды похожая на Ее дочь!
     Только Ее дочь никогда не говорила "тетя", потому что она усиленно отучала ее от этого дебильного инфантилизма, да и столь непосредственной реакции в присутствии субъекта восхищения от нее давно уже нельзя было дождаться. Что-то тут не так...
     - Извините, - сказала Женщина, все же переступив порог, - я, кажется, ошиблась квартирой?.. Вы наши новые соседи?..
     - Нет, мама... - с трудом разомкнув губы, произнесла Хозяйка. - Поспеши, ОН ждет...
     "Мама?! - У Женщины потемнело в глазах. - О ком это она?" Сумки сами собой упали на пол и схлопнулись, высыпав все свое содержимое.
     - Подними, пожалуйста, дочка, - попросила Хозяйка девочку.
     - Вот, выстояла, - растерянно сообщила Женщина, показывая на продукты, которые девочка уже споро засовывала обратно в сумки. - Пойдем, - не отреагировав на сообщение, позвала Хозяйка и опасливо взяла Женщину за руку, словно боялась обжечься. - Теплая, - не удержавшись, удивилась она, увлекая Женщину в гостиную, а оттуда в спальню.
     Краем глаза та успела заметить, что обстановка изменилась, но, кажется, не полностью. Рассмотреть подробнее она не могла, да и не очень стремилась. Ее больше волновало, кто такой ОН, который ждет ее.
     Они осторожно открыли дверь в спальню, словно боялись разбудить кого-то, и вошли.
     В спальне стоял густой запах лекарств и старости. В кровати лежал старик. Жидкие седые волосы окаймляли большую лысину, которая, видимо, когда-то блестела, а теперь болезненно потускнела. Его глаза были закрыты.
     Женщина не узнавала этого старика, и не понимала, почему он ждет ее.
     Та, что назвала ее мамой, подошла к постели и тихо позвала:
     - Папа!..
     "Папа?!.. Не может быть!.. Этого не может быть!.. Это не он!.. Не он!.." Она не знала его таким. И не хотела знать?..
     Женщина почувствовала, как зарождается в ней маленький, но очень холодный комочек вины, от которого внутри что-то начинает знобко сжиматься и дрожать...
     - Папа!.. - повторила шепотом дочь.
     Он медленно открыл глаза и посмотрел на Женщину, как будто знал, что она должна стоять на этом месте. Видимо, он не сразу рассмотрел ее, или не сразу осознал, кого видит, потому что несколько мгновений его взгляд был ищуще-потерянным и полным грусти, как у Оленя, когда она уходила в последний раз.
     Но вот глаза его широко распахнулись, загорелись радостью и надеждой, став совсем громадными и совершенно неотличимыми от глаз Оленя.
     - Король-Олень, - зачарованно прошептала Женщина, вызвав недоуменный взгляд своей постаревшей дочери. - Что с тобой, Король-Олень?..
     - Я ждал тебя тридцать лет, - ответил он дребезжащим старческим голосом, захлебывающимся от затрудненного дыхания и волнения. - Я звал тебя... Я верил, что ты вернешься... Только... боялся, что опоздаешь... Спасибо, что успела...
     Женщина подошла к его изголовью и остановилась. Его восхищенный взгляд испепелял ее.
     - Как ты прекрасна!.. Такой и представлял я тебя все эти годы... "Тридцать лет!.. - колоколом билось в ее мозгу. - Тридцать лет!..
     Заскочила на тридцать минут, а пробыла тридцать лет?!.. Не может быть! Всего ничего и произошло-то за это время!.. Как странно все переплелось - Король-Олень там, а его глаза - здесь..."
     Она присела на край его постели и провела ладонью по старческому лику, который при ее прикосновении вдруг зарделся, помолодел и стал узнаваемым!..
     Да, несомненно, это был ее муж, только больной и постаревший на тридцать лет, прожитые без нее... Как прожитые?.. Женщина наклонилась к его лицу и поцеловала в губы, ощутив, как затрепетало под простыней его иссохшее тело.
     - Прости меня, милый, - прошептала она, - я не знаю, как это могло случиться... У меня украли любимую шапку... Помнишь, песцовую?.. Он согласно кивнул.
     - Я очень расстроилась, до слез... - продолжала Женщина. - И тут увидела Гостиницу. И поняла, что ее только что открыли... Не знаю почему, но мне захотелось посмотреть, как она выглядит изнутри. Ты помнишь, я всегда интересовалась дизайном... Там были прекрасные витражи и чудная музыка... Потом мне показалось, что меня зовет Отец... Я пошла за ним... Нет, это невозможно рассказать... Ты должен это увидеть!..
     Он положил дрожащую ладонь ей на губы. Ему не нужны были объяснения. Ему нужна была она.
     Он провел сухой ладошкой по ее лицу, шее, плечу, груди, животу, ноге...
     - Живая, - слабо улыбнувшись, сообщил он и счастливо засмеялся незнакомым Женщине дребезжащим смехом. Но морщинки-смешинки на лице были такие родные...
     Вдруг из его "оленьих" глаз вытекли две слезинки.
     - Я пойду, - сказала дочь, - побудьте вдвоем.
     - Подожди, - остановил ее отец, - сядь рядом, с этого бока, - постучал он второй ладонью по кровати.
     Дочь послушно обошла кровать и присела, автоматически заботливо поправив его подушки.
     "А ведь это должна была делать я..." - больно кольнуло Женщину в сердце.
     Сначала он взял их запястья и положил две ладони себе на щеки. - Похожи! - сообщил он, счастливый своим открытием. - У вас почти одинаковые ладони... Спасибо, что вы со мной... Сейчас... Поцелуйте меня...
     Они наклонились и поцеловали его в обе щеки, почувствовав губами соленые слезинки.
      
     - Это ничего, - оправдывался он, - это от счастья... Поцелуйте друг друга...
     Мать с дочерью посмотрели друг на друга. Юная мать и стареющая дочь. Очень непросты были встретившиеся взгляды. Они смотрели, словно переливаясь и смешиваясь...
     Он потянул их навстречу друг другу... Как странно целовать саму себя в прошлом... Как странно целовать саму себя в будущем...
     - Позови внучку, - попросил отец. - И где зять?
     - На работе еще, - ответила дочь. - И что за церемонии такие? Ты никак прощаться надумал?.. Погоди, рановато еще... Самое время выздоравливать!.. - призвала дочь.
     - Ничего-ничего, - улыбнулся отец. - Помнишь, сколько раз я повторял тебе свое любимое: "... и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг..."?
     - Помню, - вздохнула дочка. - Но невозможно же каждый миг прощаться навек...
     - Невозможно, - согласился отец, - пока не расстанешься навек... - и посмотрел на Женщину.
     Она не отвела взгляда. Она уже знала, что делать...
     - Сейчас приведу, - пошла к двери дочь. Через минуту она вошла с девочкой.
     "Внучка,"- волнительно забилось сердце, и Женщина глубоко вздохнула.
     - Подойди сюда, лапочка, не бойся, - позвал дед.
     - А я и не боюсь, - звонким от волнения голосом ответила девочка. Чувствовалось, что она прекрасно понимает неординарность момента. Она смотрела на деда и, в то же время, не спускала зачарованных глаз с Женщины.
     - Это твоя бабушка, - гордо сообщил дед. - Нравится?
     - О-очень, - выдохнула девочка.
     - Вот такой ты и будешь, когда вырастешь, - щедро пообещал дед.
     По глазам чувствовалось, что девочка всем сердцем желает быть такой, но ей не очень верится в это... Может быть, глядя на маму?..
     - Еще лучше будешь, я научу, - пообещала Женщина.
     Девочка улыбнулась и поверила. Матери это не понравилось.
     - Поцелуй бабулю, - сказал дед.
     Девочка мгновенно послушалась и бросилась ей на шею, прижавшись всем телом, ткнулась губами куда-то между щекой и шеей.
     Женщина с нежностью обняла детское тельце.
     - Дед столько мне рассказывал о тебе! - восхищенно прошептала ей на ухо девочка.
     - Ну, а теперь иди ко мне, - позвал дед.
     Девочка послушно прильнула к нему.
     "Ласковый зверек", - улыбнулась Женщина.
     - Ладно, лапонька, иди играй и маме помогай, - отправил девочку дед.
     Дочь с внучкой оставили их вдвоем. Глаза встретились и не отпускали друг друга. Она видела в его взгляде любовь, благодарность и неизбывную грусть предстоящей разлуки... И поняла, что надо спешить!..
     Женщина откинула простыню, не обращая внимания на его смущенный протестующий жест, и легла рядом, прильнув к его иссушенному болезнью старческому телу, совсем непохожему на то, какое она помнила и любила...
     ... И стала Женщина Рекой, и омыла его своими струями, и приняла в себя, и растворила в себе, и понесла в дали дальние, дали светлые, где он снова может стать Королем-Оленем, а она - его возлюбленной Рекой...
     Уже сильно завечерело. Ранняя тьма опустилась на Город. Дочь и внучка стояли у окна, высматривая в свете фонарей одна - мужа, другая - отца, задержавшегося с работы.
     И вдруг стало тихо-тихо, словно они разучились слышать. Тишина была неожиданно страшной, но длилась она всего мгновение, которое, как выяснилось потом, коснулось всех горожан. А потом, будто кто-то облегченно вздохнул, и мир опять привычно зашумел.
     Когда мать и дочь, почувствовав неладное, вбежали в спальню, там было пусто. Распахнутое окно размахивало занавеской. Они подбежали к окну, но успели заметить только слабый ручеек света, струящийся от него к Гостинице...
     "Она приходила за ним," - подумала Женщина и прижала к себе дочь.
     Она знала, где их искать, но ее время еще не пришло.
     "Бабушка, - молча пообещала девочка исчезающему ручейку света, - я обязательно стану такой, как ты..."
     - Лучше, - прошелестел ветерок занавеской, - лу-у-чше...

* * *

     А над Городом в ночной тьме неугасимо светился Указующий Перст...